— Звучит, — оценил Видов, и поинтересовался: — Леонид Иович, а вы уже прикинули, кто будет играть эту… м-м… археологиню?

Инна благодарно улыбнулась мужу, Гайдай же огорченно крякнул:

— В том-то и проблема! К сожалению, роль не для Ани и не для Инны. Мне нужна девушка выше среднего роста, стройная, спортивная брюнетка с большими тёмными глазами и, что не менее важно, реально обладающая аналитическим умом и интуицией исследователя. Понимаете? Она должна не играть интеллектуалку, а быть ею! Вон, режиссер «Человека-амфибии» искал на роль Гуттиэре «девушку, в глазах у которой небо». А в черных жгучих очах «Расхитительницы гробниц» должна гореть жажда новых знаний, как у Марии Кюри, только что открывшей радий! Вопрос: где ж ее взять, такую?

Инна медленно выпрямилась.

— Леонид Иович, я знаю ответ! — решительно заявила она. — У меня есть подруга, которая идеально подходит под ваше описание. И у нее «вайтлс» 95 — 56 — 95, а рост — сто семьдесят один!

— Да? — по ребячьи обрадовался мэтр. — И как зовут вашу подругу?

— Рита Гарина, она моя одноклассница. Да вы видели её на премьере! Помните? «Снежный человек и другие»? Только… есть одна проблема. Рита — не актриса.

— Гарина… Гарина… — призадумался Гайдай, запуская руку в седые лохмы. — Не помню. А кто она, вообще?

— Старший финансовый аналитик в Госплане, кандидат экономических наук. В списке приглашённых Рита была тогда под девичьей фамилией — Сулима. Гариной она стала через год.

— Га-арин… Миша? — встрепенулся Леонид Иович, лукаво щурясь. — А это не тот ли молодой человек, что как-то в Одессе уговорил меня взять на пробы Инночку Дворскую?

Девушка зарделась.

— Д-да… Миша Гарин… Он тоже был на премьере.

— Ага… Кажется, я припоминаю… — затянул Гайдай. — Это, наверное, та девушка, что с ним рядом сидела, очень эффектная и такая… м-м… фактурная. Итальянцы всё ей восхищались, догарессой называли!

— «Ночь тиха, в небесном поле ходит Веспер золотой, — с выражением продекламировал Харатьян, и подпустил улыбочку: — Старый дож плывет в гондоле с догарессой молодой…»

— Ди-има, — комически изумился Видов. — да ты, оказывается, поэт!

— Темнота-а! — презрительно фыркнул Дмитрий. — Это же Пушкин!

Не слушая их, Леонид Иович хищно заворковал:

— Инночка, а ты можешь уговорить свою одноклассницу встретиться со мной?

— Можно попробовать, — тряхнула челкой девушка.

Достав радик из сумочки, она набрала Ритин номер…

… — Вот так мы тебя и затащили на проект, — Инна повернулась набок, круто изгибая бедро, и сказала отрывисто: — Можешь разлад с Мишей на меня валить! Если бы не я, ты бы не угодила в эту… в это кино!

— Да всё у нас с Мишей нормально… — промямлила Рита.

— Ага! — фыркнула Видова. — А то я не вижу! — медленно завалившись на спину, она раскинула руки, загребая горячий песок, и проворчала, отводя взгляд: — Не бойся, не влезу между вами… Не утешу Мишу, не уведу. Я и так кругом виновата…

Гарина села, вытягивая ноги и пошевеливая пальцами.

— Ни в чем ты не виновата, Инна, — ее голос звучал серьезно, хотя и чуточку печально. — Нет, я помню, как психанула тогда! Вас же тянуло друг к другу, как магнитики с разными полами… полюсами! И — Васенок… — девушка увяла.

— Э! Э, подруга! — Видова приподнялась, опираясь на локти. — Ты сейчас еще договоришься, что Миша станет выбирать между Васей и Юлей! — сердито высказалась она. — Нет, ну, конечно, я рада, что Миша хорошо относится к сыну! Может, и любит по-своему… Но я ведь тоже не без глаз! Как Мишка носится с Юлей, как балует… Ну? Типичная же «папина дочка»!

— Ох, Инна… — жалобно заныла Рита. — Такая сумятица в голове! Всю свою жизнь пересматриваю, перебираю, копаюсь в себе…

— Интеллектуалки! — с крестьянским превосходством фыркнула Инна. Энергично встав, она отряхнула песок. — Надо просто жить, и всё. Пошли!

— Куда? — флегматично отозвалась Гарина.

— Купаться! Окунешься — и все пройдет!

— Не хочу…

— Пошли, кому сказала!

Ухватив подругу за руку, Инна потащила ее к океану.

— Побежали!

Две красивые девушки в белом и синем намеке на одежду бросились наперегонки, хохоча дуэтом. Мулаты в намокших «боксерах», кидавшие мяч, проводили их зубастыми улыбками.

Там же, позже

Рита неторопливо дефилировала по авениде Атлантика, поглядывая то налево, на плотно сбитый ряд дорогущих отелей, то направо, где золотился пляж, стыдливо прикрытый аллеей пальм.

Девушка впервые ощутила зыбкий покой. Всё как-то улеглось в душе…

Она улыбнулась, поймав себя на том, что в воображении то и дело возникает образ песочных часов. Да, какое-то внутреннее подобие чувствуется. Осыпался песочек в часиках, иссяк — и перевернулась стеклянная колба, потекло время заново, зашуршало, посверкивая колючими песчинками секунд…

Гарина длинно, освобожденно вздохнула.

Обида все еще язвила, легонько растравляя память, но вот тоска улетучилась — сменилась ожиданием. А ждать всегда легче, ибо жива надежда.

«А вера? — подумала Рита, смутно улыбаясь. — А любовь?»

О, лучше не касаться устоев бытия, а брать пример с Инны, живущей здесь и сейчас, полностью и без остатка «на потом»!

Видова вышагивала рядом, безмятежно помахивая сумочкой. Оглянувшись на отставших Аню с Наташей, Леной и Нонной, сказала вполголоса:

— Олег на развод будет подавать.

— Да ты что⁈ — Ритины глаза распахнулись, неприятно дивясь и жалея.

— Ой, да ладно! — Видова бесшабашно взмахнула рукой. — Чего ты? Это же лучший выход для всех! И Миша выиграет… — она покосилась ведьминским поглядом, и заключила самым невинным тоном: — Сразу и двое детей, и две женщины… Да шучу я, шучу! — хихикнула Инна, и серьезно рассудила: — Гораздо лучше иметь три жены.

— Да ну тебя!

Подруга-соперница залилась серебряным смехом, и крутанулась, раздувая легкое платье колоколом. Резко остановившись, она подергала Гарину за короткий рукав.

— Рит, смотри! Да не туда! Вон!

Рита перевела взгляд… и увидела свою Юлю. Короткое белое платье очень шло большим темным глазам девочки и ее густым волосам иссиня-черного цвета. Мир вокруг затеял плавное кружение…

— Юлька! — ахнула девушка. — Ты как… здесь⁈

Прелестная бразильяночка лет десяти, шагавшая навстречу, недоуменно улыбнулась.

— O que disse, senhora?[2]

У Риты разом отлегло. Задышав, вглядевшись в приятные черты девочки, она узнала в ней саму себя — точно такую, какой была в третьем или четвертом классе.

— Не может быть… — ошеломленно вытолкнула Рита.

— Подожди, щас разберемся! — деловито сказала Инна, и окликнула Терентьеву: — Нонночка! Кто-то хвастался, что знает португальский…

— Да не то, чтобы в совершенстве… — смутилась актриса. — Мой бывший читал Камоэнса в подлиннике, а я — так…

— Спроси эту девочку, как ее зовут! — затеребила ее Видова.

— Красивенькая… — подрастерялась Нонна. — На нашу Риту похожа…

— Да в том-то и дело, что вылитая Ритка! Я же с ней училась, знаю!

— Но… так же не бывает! — воскликнула Проклова, и в ее глазах зажглись огоньки жадного любопытства. — Или бывает?

— А мы сейчас проверим! Нонна!

Терентьева с великолепным изяществом склонилась к юной незнакомке, и вопросила, очаровательно улыбаясь:

— Como te chamas, miuda?[3]

Девочка смущенно оглядела целый отряд красоток, и пролепетала:

— Марина Сильва де Сетта!

Медленно, но четко складывая слова, Нонна выяснила, что маму Марины зовут Вера Сетта, что она местная актриса, а папа малышки — Фернандо Баккарин. Он итальянец из Венето, и журналист.

Освоившись с необыкновенным и поразительным, Рита присела сама, пытая свою «копию», знает ли та английский.

— Yes, mam! — просияла девочка.

— When I was little, — восхитилась Гарина, — I looked exactly like you!

— You’re still very pretty! — захихикала Марина, и доверчиво потянула из-за выреза цепочку со старинной подвеской. — Here, look what my dad gave me! He said it was a memory of my great-great-geat-great… grandfather.[4]